Я родом из Днепропетровской области. Учился в военном училище, потом армия, а в 2009 ушел на пенсию майором. Когда началась война – я сам
призвался. Мне предлагали разные добровольческие батальоны, но это не мое. Хочешь воевать – иди в армейские части. Я армию люблю во всех ее проявлениях: и в плохих, и в хороших.
До войны мне было обидно, когда меня по должностям обходили, а потом стало все равно. Воевать можно хоть пулеметчиком. Когда мне предложили быть командиром взвода, я согласился, с условием того, что в войсковой части.
Повоевал в отдельном батальоне, потом начали формировать новую часть, предложили должность с повышением, тогда я ушел из батальона и пошел в 81-ую бригаду. Там были ребята, включая командира, с которыми я до войны был знаком.
Морально я был готов к этой войне и прекрасно знал, что меня там ждет, потому что любой военный понятие "война" прокручивает в голове, независимо от того, идет она сейчас или нет.
А вот молодые пацаны меня поразили. Когда раньше видел таких на гражданке, впечатление было, что клубящиеся тинейджеры и не больше. А оказалось, что они мощные воины, такой прыти и героизма я от них не ожидал.
И не ожидал в аэропорту такой подлости от противника, как во время эвакуации раненых и убитых. Мы им давали коридоры и возможность забрать свои потери, своих пацанов, а они такой возможности нам не давали. Они не просто не подпускали наши машины, а еще добивали те, которые стояли и уже были фактически нерабочими. Из принципа, злости, не знаю из-за чего, но стоит танк без гусениц, уже разбитый, без экипажа, а они все равно добивали его на#уй.
В аэропорту в общей сложности я пробыл суток 30 или 31.
Однажды не хватало человека на смене, убило пацана. Я предложил, что, если надо, я вместо погибшего Ильи туда пойду. Днем я на втором этаже, а ночью могу спускаться на первый этаж на смену. А мне один солдат в ответ говорит: "Конечно надо, так спокойно, когда офицер рядом". Так приятно стало, что начали ценить офицеров.
Третий раз я туда приехал 15 января, вместе с двумя офицерами. Заняли пожарку. Двое остались там, а я пошел в терминал. Но когда я туда пришел, наши удерживали только половину северного зала. На первом этаже шел бой. Он начался еще на рассвете, а закончился в два или три ночи. То есть, шел почти сутки. Посты там были разбиты по 2, по 3 и по 4 человека, и
каждый имел название: "Тишина", "Калитка", "Позитив". Помню, прибежал 16 числа к "Калитке" солдат и говорит, что в глубине зала, на первом посту, остался всего один человек и что нужно к нему пробраться. Я сказал, что готов идти с ним. Набрали выстрелов для РПГшек и прибежали туда. Этот солдат из РПГшек отшмалял и ушел, а я остался с тем бойцом, который держал там оборону.
Говорю: "Братан, тебя как зовут?"
- Я - козак, Володимир Миколайович, - только переговорили, и тут РПГшка влетает в мешки: бух, такой разрыв перед мордой. Я говорю: "Нифига себе"
- Та це вже п'ята за день.
- Братан, надо отходить, потому что нас отрежут.
- Як? Ти шо? Залишити пост??
- По нам со второго этажа сейчас ушкварят, надо срочно уходить.
Тогда он все же собрал магазины и мы стали потихоньку прорываться к своим. Потому что там, в терминале, расстояние в 100 метров - это была огромная дистанция. Плотность гранатометного огня была очень большая. Сепары лезли и напирали со всех сторон. Но нам удалось отойти.
17 января наши пошли на прорыв. И ополченцы нас оставили в покое, но если бы мы не начали штурм, нас бы еще тогда выбили оттуда. А 19 случился первый подрыв. Очень мощный. Пацаны хоть и оглушенные были, но все равно в круговую стали, заняли оборону. Тогда я еще считал на себе осколки, но днем позже уже их просто не замечал. После второго подрыва там уже просто был кошмар какой-то: нас засыпало и все провалились в
подвал. Многих оглушило, контузило, и первая мысль была, что сейчас сепары ломанутся или закидают нас гранатами, а потом будут добивать.
Страх был от беспомощности, потому что не можешь сдвинуться с места, полтела засыпано. Я лежал и думал, хорошо, что вокруг меня два автомата, как по заказу, мой и боевого товарища, хоть и лежа, но как-то отстреливаться можно.
Меня друг мой Игорь (Буля) откопал. Не знаю, как он сам выбрался, но он очень многих достал из-под завалов. Когда раненых повытаскивали, понимали, что от аэропорта не осталось почти ничего, но пацаны вцепились зубами, рогами, копытами - и стояли до последнего. Крутые они, ребята наши.
20 числа я с одним разведчиком Зеныком пешком вышли к своим. Сначала мы хотели выйти на метеостанцию, но я блуканул: мы вышли на сепарский секрет и нас обстреляли. Но Зенык - молодец, сориентировался на местности лучше меня и помог выбраться. Вот с ним, как говорят, я бы в разведку пошел. Вышли на взлетку и добрались в Пески. Там попали к ребятам из Правого сектора, попросили у них машину. Нам выделили
машины, выделили людей. И я поехал в аэропорт, как проводник. Но не получилось пробраться к пацанам. Были очень мощные обстрелы. Мы пытались зайти с западной стороны рукава. Созвонился с нашим парнем, Севером (интервью с Севером на Цензор.НЕТ), который там был. Он пытался нам маяковать фонарем, но мы его не видели. По нам начали мощно сыпать
или из "Утесов" (пулемет), или из ДШК (пулемет). А потом сожгли нашу первую машину, мне тогда еще и в глаз осколок попал. Мы из нее вылезли, нырнули за насыпь и нас тогда очень круто обстреляли. На моей голове, можно сказать, ВОГ разорвался. Сориентироваться, где мы находимся, в таком состоянии было трудно. Но как-то сориентировались. Увидели
пожарку и побежали туда. Оттуда нас отправили на вышку, там мы просидели до темноты. На вышке оказалось всего 7 человек, а нас пришло трое. Стали помогать пацанам держать оборону. У меня уже и глаз и рука не работали, поэтому, в основном, ребята старались. С приходом темноты, 21-го, мы связались с нашими, потому что к нам машины уже подъехать не
могли, их сжигали на подходе. Тогда нас прикрыла минометка, и мы тихонечко с вышки пошли на метеостанцию. Выходили мы все, 10 человек, потому что держаться на вышке было уже невозможно. Там нас целый день утюжили танками и из гранатометов посыпали, я думал, что мы и дня не продержимся. Повезло, что среди нас не было "трехсотых" и не пришлось их тащить. Из раненых я был один и шел своими ногами. Когда мы вышли на метеостанцию, там уже ждали наши.
Я когда сам с собой остаюсь, стараюсь о тех событиях не думать. Морально было тяжело, когда пускали дым, газом травили. Усталость была дикая, ноги подкашивались но приходилось подыматься и себе через силу говорить: надо стрелять!!
Но самое тяжелое - это потери. Там фонариками и телефонами пользоваться нельзя было. Идем однажды, как мышки, на ощупь. Я на что-то наткнулся, говорю: "Братан, прости ты спишь?". А он уже спит вечно. В спальном мешке замотанный. Пацаны в сторонку просто отложили. Извиняешься перед ним и идешь дальше.
А еще тяжело грузить мертвых пацанов на броню - иногда ими живые ребята, которые внутри не поместились, прикрываются. Братаны, хоть и мертвые, но вот так помогали. Пусть нас простят за это.
Я оклемаюсь и собираюсь снова идти воевать. Мне хотелось бы вернуться живым и жениться на девушке Татьяне, которая меня ждет. Она - это лучшее сейчас, что есть в моей жизни.
Цензо.НЕТ
Источник
Комментариев нет:
Отправить комментарий