Со школьной учительницей английского Светланой Агеевой, матерью ефрейтора Виктора Агеева, мы встретились в Барнауле. На интервью она приехала из своего дома в селе Топчиха, в ста километрах от алтайской столицы. В Барнауле сейчас живет ее старший сын Максим, до
командировки в Донбасс съемную квартиру с ним делил и 23-летний Виктор. С двумя полиэтиленовыми пакетами и в платье с узором из больших роз Светлана Агеева ждет нашей встречи в офисе своего односельчанина — известного на Алтае правозащитника Александра Гончаренко. На днях к ней наведывался военком топчихинского района Константин Эллер и заявил,
что никакого контракта у российской армии с ее сыном не было, а воевать в «ЛНР» Виктор ездил в качестве наемного бойца. «Со слов военкома я так поняла, что ему велели из Москвы ко мне явиться. Сказал, что если бы сын служил как российский контрактник, то из Ростовской области сюда домой пришла бы на него бумага, открепление [в местный военкомат]. А она не пришла. И этим вот они убеждают [меня] и делают вывод, что контракт
контракту рознь». Мы разговариваем почти два часа. Агеева выглядит растерянной, но держит себя в руках. Как выяснится сразу, она убежденный зритель российского телевидения, но в беседе со мной изо всех сил старается выдержать нейтральную интонацию. Несколько раз женщина говорит, что «готова на все, лишь бы Виктора поскорее отпустили, готова даже ехать в Киев». Ниже выдержки из нашей беседы, а также ее
обращение к президенту Путину, министрам Шойгу и Лаврову, которое она попросила меня записать.
О том, что Виктора взяли в плен, Светлана узнала 27 июня из сообщений украинских пользователей «Одноклассников». После объявления ВСУ о взятии российского солдата, на страницу Агеевой, как
она рассказывает, пришли «десятки злобных комментаторов и начали писать: так вам и надо, рашисты! Смерти желали и мне, и сыну».
«Я сразу что-то почувствовала неладное, — говорит мне Агеева. — А потом мне позвонил журналист из ВВС и сказал, что есть информация, что Витюша мой в плену». — У меня все как оборвалось, я думала, что умру. Да еще и пошли такие сообщения, угрозы, письма из интернета. Словно в моей жизни наступил конец света. Я не знала, кто эти люди, что мне делать и что с моим сыном?! Я и сейчас не знаю, не знаю, кто мне может помочь, как так получилось…
— Светлана Викторовна, вы говорили, что у него был контракт с Минобороны России. Но ведомство все отрицает. У вас есть какие-то бумаги?
— Отрицает, да. Но я уже не знаю сама. Ведь он мне говорил: я еду по контракту. Присылал [мне] на одноклассниках скан приказа о том, что ему дали [звание] ефрейтора.
Он был так рад этому! И я была уверена, что он находится в Ростовской области и проходит там службу в 22-й части. Мы столько раз говорили по телефону, он мне и фотографии присылал оттуда, где он в военной форме с тремя другими ребятами, и они держат знамя и на нем написано что-то про подразделения Российской Федерации… Ну, может, романтика, мальчишки балуются. А военком [Константин Эллер], когда приехал, мне сказал, что
знамя это ненастоящее. Так что теперь не знаю, что думать. Срочную службу в российской армии Виктор Агеев проходил в Ростовской области еще в 2015 году. Отслужив, молодой человек вернулся домой и до весны 2017-го жил и работал в Барнауле. При этом Виктор говорил матери, что в ближайшее время хочет снова пойти в армию, но уже по контракту.
самостоятельный, не дурак. И ведь надо ему было с чего-то путь [жизненный] начинать. Единственное — характер у него очень доброжелательный. Стрелять с таким характером — ой, не знаю…» Агеева рассказывает, что снова на службу Виктор уехал 18 марта 2017 года. При этом, по словам матери, в Ростовскую область он поехал самостоятельно на поезде. «Я уже тогда засомневалась: почему, если есть контракт, он едет
сам, а не через военкомат? Но я отбросила эти сомнения. Значит, так надо, подумала. При мне он созванивался с кем-то из Ростова, ему давали какие-то номера, координаты. Так он попал в Ростов, а потом оказался в Батайске и оттуда уже звонил мне». Светлана Агеева говорит, что со дня его прибытия в Ростов она созванивалась с ним еженедельно. Через месяц
Виктор даже выслал ей с зарплаты 5 тысяч рублей. «Сказал, что больше пока не может. Но я и этому была рада… Витюша ведь мне помогает кредит выплачивать, знает, что мне не очень легко». Начиная с 30 мая связь прекратилась, но Виктор успел сообщить матери, что созваниваться регулярно «теперь будет тяжело». «Почему так вышло, я не поняла.
То звонил-звонил, а потом вдруг говорит: нельзя больше, начальство не велит». При этом у нас с ним очень близкая связь, доверительная очень.
И вдруг вот это, не очень понятно было».
— Какие у вас возникли сомнения?
— Ну как сомнения… Я же человек не военный, но глядя и смотря наш телевизор думала, что мы там [в Ростовской области] охраняем нашу границу, ну как мы… мы — россияне. Знала, что там очень опасно.
Переживала [за Виктора]. Тем более разведка. Но я верила, что нас там нет, на Украине. Были же официальные заявления, что наши не присутствуют. По крайней мере, я верила, что стараются [не присутствовать].
Фто: Павел Каныгин / «Новая газета»
— А вы вообще активно следите за новостями? За тем, что происходит в Донбассе, например?
— Да! Я очень политикой увлекаюсь. Всегда смотрю наших знаменитых Соловьева, Киселева, «60 минут» нравится. Хотя вот Киселев как-то так не очень, а вот Соловьев нравится. В общем, немножко разбираюсь, мне кажется [в политике].
— После просмотра этих программ, какие у вас мысли, какие выводы делаете?
— Вывод такой, что украинские СМИ и наши СМИ работают, что ли, только на очернение друг друга. Ну смотрите. Почему у украинцев такая ненависть [к русским]? Может быть, наши СМИ тоже грязи льют на украинцев больше чем надо? Может, специально это происходит?..
Или вот Минские соглашения. Постоянно отовсюду раздается, что они не работают, и я никак не могу понять, когда они заработают! Кто должен шаги предпринимать для этого? Один Киев или наши тоже должны? Думаю, надо обеим сторонам работать. Затянулась чего-то эта ситуация [на Юго-Востоке Украины]. С другой стороны, я вот послушала шквал негатива в свой адрес и в сторону России от украинцев, и это было страшно.
Угрозы убийством, оскорбления. Может, их специально нанимали так писать? Я, конечно, не знаю, но мне кажется, что россияне так сильно не реагируют [в адрес украинцев], так агрессивно и с такой ненавистью. Я сама вообще не реагирую с ненавистью на них. Думаю, что мое поколение украинцев тоже — как я считают. Это только молодежь, которая за эти 25
лет выросла, злая. Поскольку политика там [на Украине] велась антироссийская, вот так и получилось. Хотя опять же я там не жила, просто делаю выводы из СМИ, из телепередач Киселева, Соловьева. А больше — где? Где еще говорят убедительно? Теперь меня заинтересовал этот вопрос, когда меня коснулось. Мне просто интересно, почему они все нас так
ненавидят-то? Или они не ненавидят нас? Может, это преподносят только нам так?
— Вас удивляет реакция людей на то, что ваш сын отправился воевать в другую страну?
— (долгая пауза) Просто я бы так не реагировала, если бы на моей территории было такое [вторжение]. Ну, более умнее я бы как-то себя вела. А они — молодежь, более эмоциональны, максималисты. Запуталась я совсем. Я всегда думала про эту войну на Украине, все телевизионные передачи смотрела, и вот как жизнь обернулась. Павел Каныгин, спецкор «Новой» Барнаул Обращение Светланы Викторовны Агеевой
Источник
Комментариев нет:
Отправить комментарий