США такое, что на этом фоне навсегда померкла его знаменитая мюнхенская речь. О том, как окончательно лопнуло терпение Владимира Путина, и о том, как он уверен, что в российской экономике все хорошо, а будет прекрасно,— специальный корреспондент "Ъ" АНДРЕЙ КОЛЕСНИКОВ.
Заседание клуба проходило в здании биатлонного комплекса "Лаура", на высоте две тысячи метров над уровнем моря. Здесь должна была состояться "восьмерка", которая после воссоединения России с Крымом превратилась в "семерку" и в таком составе в Сочи решила не ездить, чтобы своим присутствием в России не содействовать изменению правил мирового правопорядка. Тема дискуссии XI Валдайского форума так и называлась: "Мировой порядок: новые правила или игра без правил?".
На первый взгляд в зале, где до этого во время Олимпиады проходили пресс-конференции победивших и побежденных олимпийцев и паралимпийцев (на этот раз здесь были, можно сказать, просто олимпийцы), оказалось гораздо меньше участников, чем в прошлом, например, году. Но с другой стороны, бывало и меньше — например, на подмосковной базе "XXI век". Все уместились в небольшом ресторанчике, а еще раньше, в Сочи, в "Бочаровом ручье" — в зале на три-четыре десятка человек.
С другой стороны, на этот раз и в самом деле были отказники и с российской стороны, и из-за границы. Впрочем, уследить за всеми было сложно. Николай Злобин, президент Центра глобальных интересов в Вашингтоне, с сожалением сказал мне, что нет одного из основателей Валдайского клуба Эндрю Катчинса, а он на самом деле все эти дни просидел в одном зале с Николаем Злобиным и участвовал в дискуссии.
Некоторые приехали только на третий день, чтобы послушать Владимира Путина.
Так или иначе, вчера зал, не такой уж и большой, не был заполнен до отказа (даже с помощью журналистов).
Один из членов клуба сказал мне, попросив на него, конечно, не ссылаться, что некоторые не пришли именно на выступление российского президента: им уж точно не нужны проблемы с властями их стран.
— Вот вчера,— воскликнул он,— было гораздо больше людей!
Впрочем, в этот день, как рассказал мне ректор МГИМО Анатолий Торкунов, обсуждали украинский вопрос, причем с девяти утра до двенадцати ночи, да все и после этого разойтись не могли, так что аншлаг накануне был объясним. Впрочем, предположить, что с Владимиром Путиным разговора про Украину, может, и не зайдет, было трудно.
Речь президента России на форуме была очень жесткой, а вернее сказать — жестокой. Ее назовут очень агрессивной (вернее, уже назвали — прямо в этом зале, после того как он ее закончил. По крайней мере, один из сидящих в зале сразу прислал мне обескураженную эсэмэску: "Он хочет начать войну?!" — "А разве она не идет?" — переспросил я. На этом разговор закончился, так как происходящее в зале было гораздо интереснее смс-действительности).
Та самая мюнхенская речь в 2007 году и в самом деле может показаться теперь детским лепетом по сравнению с вчерашней в стрелковом комплексе.
— Смена мирового порядка, а явления именно такого масштаба мы наблюдаем сейчас, как правило, сопровождалась если не глобальной войной, то цепочкой интенсивных локальных конфликтов,— заявил российский президент.— И давайте открыто спросим друг друга: есть ли у нас надежная страховочная сетка?
Речь его свелась в конце концов к тому, что никакой такой сетки нет.
— Механизм "сдержек и противовесов" (неуязвимый термин, как известно, Бориса Ельцина.— А. К.), который в предыдущие десятилетия трудно, мучительно правился мировым сообществом,— продолжил президент,— нельзя было ломать, ничего не создав взамен... Однако США, объявившие себя победителями в холодной войне (то есть все-таки не победившие.— А. К.), самоуверенно посчитали, что не надо проводить разумную реконструкцию, просто не нужно... Холодная война закончилась. Но она не закончилась заключением мира.
Владимир Путин, конечно, выбирал слова (позже он, кстати, перестал это делать). Но что это были за слова:
— Создалось впечатление, что так называемые победители решили дожать ситуацию, перекроить весь мир под себя... Так ведут себя нувориши, на которых вдруг свалилось огромное богатство: мировое лидерство. И просто наломали дров... Запад если не поддержал, то закрывал глаза, а я считаю, что поддерживал, в том числе и финансово, вторжение международных террористов в Россию (очевидно, что в Чечню.— А. К.).— Мы этого не забыли,— поднял глаза господин Путин и медленно осмотрел присутствующих.
Такое впечатление, что присутствующим не хотелось ненароком попасть под этот взгляд (и даже российским участникам Валдайского клуба).
Президент вспомнил и Ливию, и Сирию, и Ирак, конечно. И ИГИЛ, которое Россия в свое время предлагала внести в списки террористических организаций ("Бесполезно!"). Про санкции президент России высказался так же, как и раньше:
— Они уже подрывают основы мировой торговли (а не российской.— А. К.) и правила ВТО... Теперь страны Запада рискуют потерять доверие как лидеры глобализации!
Впрочем, страны Запада вряд ли расстроятся от этого сообщения Владимира Путина. Во-первых, для них это не новость. Во-вторых, потеряв доверие (которого и не было никогда), они окончательно завоюют мир.
Господин Путин при этом намекнул, причем в первый раз, что у России есть, в конце концов, ядерное оружие.
— Джинн вырвался из бутылки,— сообщил он.— Что делать с ним, похоже, не понимают и сами авторы "теории управляемого хаоса".
Под конец своей речи президент вдруг смягчился и сказал, что еще можно восстановить эффективность системы международных и региональных правовых институтов.
Но на самом деле никакого очевидного рецепта не предложил.
Просто потому, что если бы рецепт был — предложил бы.
— Видимо, те, кто без конца ляпают все новые и новые цветные революции, думают, что они гениальные художники. Не могут остановиться! — воскликнул он.
Возможно, Владимир Путин считает, что художники и в самом деле просто должны, а главное, могут остановиться. И тогда мировой порядок и в самом деле изменится окончательно, вдруг и бесповоротно. Художники признают присоединение Крыма к России, заработают новые интеграционные процессы, апофеозом и примером для подражания для которых станет, очевидно, Евразийский союз, на который будет молиться весь мир, в том числе и мусульманский.
— Но мы смогли все-таки выработать правила взаимодействия после Второй мировой войны. Смогли договориться и в 70-е в Хельсинки. Наша обязанность — решить эту ситуацию и сегодня,— закончил Владимир Путин.
Но мир не наступил даже на этом Валдайском форуме.
С короткими докладами выступили сидящие в президиуме. Первым был бывший министр иностранных дел Франции Доминик де Вильпен, который рассуждал в лучших традициях европейской дипломатии: каждое его слово можно было истолковать по крайней мере трояко.
Потом слово дали бывшему канцлеру Австрии Вольфгангу Шюсселю, который размышлял, кем следует сейчас быть человеку, который является заинтересованным наблюдателем за событиями на Украине.
— Есть такая шутка,— произнес господин Путин,— о том, кто такой оптимист, а кто такой пессимист. Пессимист выпил коньяка и говорит: "Клопами пахнет", а оптимист раздавил на стенке клопа и говорит: "О, коньячком запахло!" Так вот, я бы хотел быть пессимистом, который пьет коньяк, чем оптимистом, который давит клопов.
Видимо, оптимистом, который пьет коньяк, быть все равно не получится.
Из тех трех с лишним часов, что шла эта встреча, не меньше полутора разговор, так или иначе, возникал по поводу Украины. Господин Путин подробно пересказывал то, о чем говорил много раз: почему присоединение Крыма от России законно, почему в Киеве произошел антигосударственный переворот и что стало результатом этого...
И снова вспоминал про роль США в Сирии, Ливии и Ираке...
— Есть такая мысль: то, что позволено Юпитеру, не позволено быку. Быку и не позволено...— задумался он.— Но хочу сказать, что медведь ни у кого и спрашивать-то не будет! Он не будет — я точно знаю! — менять климатическую зону (входить в Ирак, например.— А. К.). Но тайги своей он никому не отдаст!
Тут даже первые аплодисменты Владимир Путин уловил в свой адрес. Президент тогда, словно в благодарность, вспомнил, как СССР называли Верхней Вольтой с ракетами.
— Может быть,— кивнул он,— ракет тогда было завались! И к нам так и относились: да ну их, еще возьмут и долбанут! Лучше относиться к ним с уважением! А сейчас кому-то можно ни с чем не считаться, а нам защищать интересы русскоязычного большинства нельзя?! Так не будет.
Господин Путин рассказывал, какая бескрайняя у нас тайга, и сколько еще ее осваивать и осваивать, и что поэтому нам не нужна роль сверхлидера в мире — потому что это сверхнагрузка... (неподъемная, видимо, по крайней мере пока.—А. К.).
— Тайгу бы обустроить! — мечтательно произнес Владимир Путин.— Но к нам не лезьте! И не корчите из себя вершителей судеб!
И мюнхенская речь окончательно ушла в Лету. Перед нами был другой человек, чем тот, в Мюнхене. Тогда он решил для себя далеко еще не все, и речь та была не только криком души, который и в самом деле прорвался, но если не больше рассчитанным пропагандистским приемом.
А сейчас мы имели дело с человеком, который все решил для себя уже давно — и осталось только повторить для всех остальных вслух.
Он, возможно, рассчитывал, что именно эти люди, по крайней мере, поймут его лучше, чем остальные.
— Многие в США будут удивлены вашим тоном,— сказала ему американская журналистка из второго ряда.— Но ведь интересы Америки тоже должны учитываться, не так ли? О ком вы вообще говорили в таком тоне — о президенте США, американской элите, американском народе?
Ни один Валдайский клуб с участием российского президента не проходил так, как этот. Да, не было так жарко.
— Вы, конечно, понимаете, каким будет ответ в Америке на вашу речь? — спросила журналистка.
— Вот президент Обама считает Россию угрозой (номер два.— А. К.). А я не считаю, что США для нас являются угрозой,— заявил господин Путин.— Я говорю, что политика правящих кругов, как их принято называть, является ошибочной. Односторонние действия присутствуют постоянно в политике США. Это происходит постоянно... Вот и ИГИЛ...
Следующие пятнадцать минут были посвящены ИГИЛу, его наемникам и их роли в новейшей мировой истории.
Господин Путин хотел, чтобы все поняли, кому мир обязан ИГИЛом.
Но это отказывалась понимать даже одна американская журналистка.
Несколько раз поднимал руку Николай Злобин, задававший самые, казалось, главные, то есть провокационные, вопросы на последних Валдайских форумах, но дискуссию пока вел журналист газеты The Guardian, который не знал об этом, и господин Злобин сидел пока молча,
в отличие от господина Путина. Тот рассказывал, что у России очень неплохая экономическая ситуация, что бюджет выполняется с профицитом, что растут промышленность и сельское хозяйство (по крайней мере быстрее, чем в прошлом году...). Цифр в его исполнении было много, но гораздо больше президенту России, похоже, нравилось цитировать вице-президента США Джозефа Байдена, который "сам рассказывал, что США пришлось серьезно нажать на Европу для принятия санкций против России".
Потом Владимир Путин возвращался к экономике:
— Да, сократились золотовалютные резервы, мы тратим их, чтобы стабилизировать курс рубля... но на резервах жить не будем (а на чем тогда, если цены на нефть вдруг волшебно не пойдут вверх, а курс рубля по крайней мере стабилизируется? — А. К.).
Президент заявил, что товарооборот с Европой за первое полугодие составил еще большую сумму, чем в 2013 году,— "и разве санкции повлияли на это?". Он уже не обращал внимания на то, что основные санкции против России были введены позже.
Отношение его к США и так было предельно ясным, а он еще припомнил недавний разговор с лидером с одной восточноевропейской страны, которого он не стал называть по фамилии, "чтоб не повредить ему". Лидер этой страны рассказал президенту России, что ему удалось недавно самостоятельно назначить начальника генерального штаба страны и что это — большой шаг вперед, к самостоятельности. Господин Путин, услышав это, удивился: "И что в этом такого?" — "А мы без согласия США давно никого не назначаем,— признался тот.— Они нам говорят: если хотите в НАТО, в ЕС, правила такие".
— За какую же цену вы продали свой суверенитет? — спросил его господин Путин.
— За минимальную,— вздохнул лидер этой страны, в которой вряд ли можно признать какую-то еще, кроме Сербии (если бы, конечно, она вдруг засобиралась в НАТО).
— Но это не может вечно продолжаться! — воскликнул президент России.— Я знаю! Я давно здесь сижу (президентом России.— А. К.).
В конце концов слово получил и господин Злобин, который вдруг признался, что ждал от президента России еще более агрессивной риторики. Владимир Путин тогда обратил внимание:
— Это у вас такая злобная фамилия!
— Да,— смутился господин Злобин.— Жена меня даже иногда называет "доктор Evil" ("доктор Зло".— А. К.).
— Вот жена-то у вас какая!
— Какая? — хотелось переспросить мне.
— Молодец! — уточнил президент.
Вопрос Николая Злобина состоял в том, что США после 11 сентября стали более ожесточенной, закрытой страной, рейтинг президента вырос, но патриотизм американцев стал похож на национализм. Примерно то же Николай Злобин наблюдает сейчас в России, из Вашингтона, где возглавляет Центр глобальных интересов, придуманный и сделанный им самим.
— И патриотизм делится на правильный и неправильный. Правильный — это те, кто поддерживает вас, неправильный — все остальные. И мне кажется, Россия отрезает себя от мира...— продолжил доктор Злобин.
— Россию пытаются закрыть,— пояснил Владимир Путин (надеюсь, не в общепринятом в судах смысле.— А. К.), игнорировать,— заявил господин Путин.— Не мы это делаем. А тем, кто пытается это делать, скажу, что это все равно невозможно. Что касается роста патриотизма... ну да, есть это...— пожал он плечами.— И в США, и в России это произошло по понятной причине: люди почувствовали себя в опасности, беззащитными. И это сплотило их вокруг руководства страны.
Президент сказал Николаю Злобину, что зря тот ругает модернизацию в российских НКО (а тот это сделал):
— Да у вас наблюдателей близко к избирательным урнам прокурор не пускает! Да какая это демократия! Это что, демократия?! Да нет там ни шиша демократии! А у нас да, есть изъяны! И мы с ними будем бороться эволюцией, а не революцией! — констатировал российский президент.
Он, конечно, недоговаривал, про то, например, что, скорее всего, уверен: по-другому с нашим народом никак нельзя и нужны нашему народу и муниципальные фильтры, и порог избирательных процентов...
Потому что сам народ не справится пока со своей задачей: взять власть и владеть ею. А ведь это и есть демократия.
— А национализм? — крикнул с места Николай Злобин.
— Да, патриотизм может перейти в национализм,— согласился господин Путин.— Самый большой националист в России — это я! Но самое главное — выстроить этот национализм так, чтобы это пошло на благо народа...
А если пойдет во вред?
После встречи я спросил Владимира Путина, придет ли он еще раз на Валдайский форум через год.
— Почему нет? — удивленно переспросил он.
— По-моему, вы сегодня сказали больше американским политологам и журналистам, чем хотели,— так жарко тут было.
— Если позовут — приеду,— пообещал господин Путин.
Он-то на самом деле сказал только то, что сейчас собирался.
Остальное скажет позже.
И только один вопрос: каким же будет мир через год?
Андрей Колесников, Коммерсант
Источник
Комментариев нет:
Отправить комментарий